По зимней тайге на лыжах идут два человека. У каждого за плечами ружьё и рюкзак. Кругом тишина, только лыжи скрипят.
— Сейчас недалеко осталось, — остановился первый, — надо идти потише.
Потихоньку эти двое вышли к вершине горы и остановились.
— Видишь, во-о-н под валежиной дыру, ещё пар оттуда идёт? — спросил первый. — Это и есть та самая берлога, про которую я тебе говорил. Хозяин сейчас спит. Я его осенью видел, близко подходить не стал, чтобы не спугнуть.
— А, вон, точно вижу, — подтвердил младший.
— Сейчас я его выгонять буду из берлоги, а ты поудобнее встанешь у входа и как только появится — стреляй. Целься получше и в голову, наверняка бей. Я тоже буду стрелять. Но будь осторожен, зверь очень большой, моментом может разодрать, если оплошаешь.
Охотники сняли рюкзаки, проверили ружья. Старший, Антон, отошёл в сторону с топором, срубил хорошую жердину и заострил его.
— Ну ладно, Николай, я пошёл выгонять, а ты приготовься и жди.
Николай встал за деревом напротив входа в берлогу, в метрах 40, снял лыжи, хорошо утоптал вокруг себя снег. Несколько раз вскидывал ружьё к плечу, проверяя прикладистость. Свой охотничий нож он придвинул поближе к пупку, а между пальцами левой руки зажал запасные пулевые патроны. И замер.
Антон тоже проверил ружьё, взял его в правую руку. А левой потащил жердину. Так он пробрался за берлогу. Потихоньку стал пробивать дыру в потолке и наконец пробил. Пощупал жердиной туда, сюда и, нащупав что-то мягкое, резко, со всей силой пихнул это мягкое остриём.
Изнутри раздался какой-то вопль, типа: ой-ой-ой, моя нога и всё стихло. Антон был ошарашен. Или он настолько стар стал, что всякое мерещиться стало или это действительно завопил человек. Но ведь такого быть не может! Постоял, послушал и, махнув рукой, стал дальше шурудитъ. Но больше ничего не нащупывалось и в берлоге не кричало. Да и медведь не появлялся. До усталости тыкал Антон жердиной, но никакого результата. Разозлившись, заорал в дыру:
— Эй, трусливый медведь! Ты чего испугался! А ну выходи драться один на один!
— Не выйду! — раздалось из берлоги. Антон от страха вспотел и бегом бросился к другу.
— Ты слышал! Медведь по-человечески разговаривает. Первый раз услышал, — подумал, что померещилось. Но сейчас чётко слышал, — отвечает человеческим языком!
— Да ну, ты что, Антон, сдурел. Когда ты видел, чтобы медведь разговаривал. Я ничего не слышал, да и тебе показалось. Что с ним долго чикаться. Он меня уже заколебал. Давай, я пойду в берлогу и зарежу его ножом. Он, видать, небольшой медведишко, трусливый, потому и не вылазит. Я за свою жизнь уже много их замочил прямо в берлоге, так что не привыкать.
— Нет, нет, Мыколай, даже не думай. С этим не справишься — моментом тебя раздерёт. Я сам впервые такого огромного медведя встретил. Дело уже к обеду, так что давай разожгём костерок, погреемся и покушаем. Медведь никуда от нас не уйдёт, до вечера выгоним и грохнем. Тем более у меня пузырёк завалялся, на свежанинку взял. Хапнем грамм по 100 для сугреву.
Николай моментом согласился. Они недалеко от берлоги под деревом очистили снег до земли и разожгли костерок. Вытащили свои припасы и поудобнее усевшись, принялись за обед. Антон распечатал «пузырёк», разлил по кружкам. Выпили, крякнули, закусили. Антон разлил по второй. Выпили, закусили. На душе потеплело, языки развязались. Разговор пошёл про охоту и, конечно, про медведя. Начал Николай.
— Вот слушай, Антон, какая у меня один раз история была. Охотился я как-то раз по осени в верховьях Мрас-Су. Места там хорошие, дичи навалом. Короче, напоролся я там на одну пещеру в скале. Дай, думаю, гляну, что там, может, что интересное. Зашёл, ё-моё! Девять медведей вповалку спят на полу. Храп стоит, аж стены дрожат. Думаю, вот где мясо-то. Но я же один! Погладил я ближайшего медведя по башке, выскочил на улицу и бегом к своей охотничьей избушке. Там взял амбарный замок и обратно в пещеру. Закрыл их всех, а потом поодиночке заколол на мясо, как скотину в сарае.
В это время из берлоги показалась лохматая башка. «Зверь» посмотрел в сторону охотников, послушал, понюхал и с кряхтеньем вылез из дыры. Постоял, почесался и тихонечко двинулся в сторону костра.
— Да, в тайге всякое бывает. Молодец, что не растерялся, — одобрил Антон, ни одним взглядом не показав, что он не поверил рассказу Николая. — А у меня один раз вот что было.
По ходу рассказа ещё налил по граммульке.
— Ну, так вот. Лежу, значит один раз дома на диване и смотрю телевизор. Залетает в это время моя баба и орёт на меня, мол, ты здесь дрыхнешь, а недалеко в лесу медведь корову нашу жрёт. Моментально соскакиваю, хватаю, что под руку попало (а попала огромная дубина) и бегом в лес за бабой. Гляжу, точно, — огромный медведище сидит в обнимку с моей коровой и песню ей поёт. А сам, гад, потихоньку мясо грызёт. Шею уже съел — самое пельменное мясо. Такого, конечно, я стерпеть не мог. Ах ты, шайтан, ору, ты пошто мою корову грызёшь! Не знаешь, что она моя? И со всего маху дубиной по хребту. Медведь только почесался и прыгнул на меня с кулаками. Схватка пошла не на жизнь, а насмерть — аж тайга задрожала. Сам знаешь, Николай, что я никому не поддаюсь. Вот и здесь бьёмся на равных: то он на мне, то я над ним. Долго ли, коротко ли бились, но баба решила мне подмогнуть и с криком одним движением сломала медведю шею. Он даже тявкнуть не успел, как уже был готов. Она взвалила на себя медведя, я схватил корову и мы спокойно пошли с ней домой.
Охотники взялись за кружки, но в это время подошедший сзади «медведь», спросил:
— А мне оставили?
Челюсти у людей отвисли, они медленно повернули головы назад, с минуту смотрели на то, что стояло сзади них, затем одновременно вскочили и с дикими криками моментально исчезли среди деревьев. Только снежная пыль взвихрилась за ними. А «медведь» спокойно уселся у костра, подбросил дров в костёр и принялся допивать и доедать охотничьи припасы.
Ведь это был вовсе не медведь, а один из тех, кто не любит платить алименты.